Новости

Лишь 4% россиян хоть однажды вносили средства в благотворительные фонды. Примерно столько же помогали конкретным людям, жертвуя деньги на их лечение. Но эти немногочисленные филантропы спасли жизни и здоровье тысяч детей и взрослых.

Фаина Захарова, директор по развитию программы «Линия жизни» рассказала «И», что могут и чего не могут благотворители.

— За три года своего существования программа «Линия жизни» вы помогли почти полутора тысячам детей с болезнями сердца. Как вас находят нуждающиеся в помощи? 
— В первый год своей работы мы занимались, в основном, тем, что устанавливали связи по всей России — это ведь общероссийская программа. Давали информацию в кардиобольницы, региональные органы здравоохранения, в другие госструктуры, связанные с медициной. Потом подключились средства массовой информации, интернет. Кроме того, есть ведь и такой способ передали информации: из уст в уста...

— Вы помогаете всем, кто к вам обратился?
— Да, если речь идет именно о детях и о той кардиологической помощи, для поддержки которой создавалась программа. Кроме того, необходимо предоставить определенный набор медицинских документов. Все это прописано на нашем сайте сайте.

— Не бывает, что человек обратился — а вы не можете найти деньги?
— В принципе, мы стараемся помочь всем, кто к нам обращается. При этом, конечно, может быть очередь. Но ведь и не всякая операция срочная. Часто есть время подождать. Если же случай экстренный, тогда мы стараемся быстро найти деньги.

— Допустим, про вас узнает больше народу. Не захлебнетесь в заявках? Денег хватит? 
— Мы просто будем стараться собрать их еще больше.

— А как вообще вы их собираете? Около 8 млн. $ за три года — это же очень много. 
— У нас есть корпоративные партнеры. Первым был Альфа-банк, сейчас помогающих нам компаний уже больше 20. Еще мы организуем очень много акций, цель которых показать: помочь людям легко, не обязательно быть очень богатым человеком. Ну, например, была у нас акция «Красный нос — доброе сердце!» Надо было просто пойти в «Связной» и купить там красный нос, зная, что эти деньги идут на спасение больных детей. Еще мы проводим лотереи, аукционы, концерты, в ходе которых тоже собираем много денег.

— Как вам удается уговорить крупные компании присоединиться к программе «Линия жизни»? 
— Чем больше известно о программе, тем больше появляется желающих участвовать. И, потом, это очень простая программа, адресная, она абсолютно прозрачная. Компании, желающие помочь людям, часто выбирают «Линию жизни», потому что у нас есть все необходимые элементы, которые важны для таких программ: фотографии детей, рассказы о них, возможность в любой момент получить любую информацию о любой копейке, которая переведена. И всегда точно известно, на кого именно переведенные деньги пошли.

— А индивидуальных спонсоров вы не считали? 
— Это невозможно, потому что часто они себя не называют. Просто переводят деньги — и всё.

— Как вы оцениваете ситуацию, при которой люди вынуждены искать каких-то спонсоров, чтобы вылечить ребенка? Разве не дело государства — обеспечить детей необходимой медицинской помощью? 
— На самом деле нет ни одной страны, где бы государство могло профинансировать все потребности населения в области здравоохранения. Самое большое количество благотворительных организаций на Западе занимаются именно решением медицинских проблем. Возможно, наше государство делает в области здравоохранения гораздо меньше, чем другие государства — я не владею конкретными цифрами. Я просто знаю реальную ситуацию.

Очень многим детям, страдающим пороками сердца, аритмиями требуются такие маленькие штучки, которые называются «высокими технологиями». Кардиостимуляторы и т.д. Эти штучки позволяют ребенку перейти от полной обреченности к абсолютно полноценной жизни. Они бывают очень дорогими – до 150 тыс. рублей каждая. К сожалению, государство обеспечивает потребность в таких приспособлениях только на 15—17%. Там ведь еще какая проблема? Бюджет финансирует то, что подешевле — приспособления, произведенные российскими производителями. Отечественные кардиостимуляторы, например, ставятся всего на 1 год, а потом надо менять, то есть снова ребенка резать. А импортные — это надолго. Вот их мы и даем возможность приобрести.

— Не бывает, что за пациента уже заплатило государство, а потом еще и от вас деньги поступили — и больница, мягко говоря, на этом неправедно заработала? 
— Мы же не проверяющий орган. Просто, когда начинали программу, поставили для себя жесткое условие: не переводим деньги в больницы. Потому что, если переводить деньги в больницы, то потом трудно проверить, куда пошли твои деньги. Мы оплачиваем только те документы, которые приносят нам из больницы: оборудование приобретено, операция проведена. А проверять, не было ли там одновременно и бюджетного финансирования, у нас нет возможности. Может и есть какая-то теневая сторона, но...

— Вы сознательно об этом не думаете? 
—Мы просто трезво смотрим на проблемы. И делаем, что можем.